ОНТОЛОГИЯ НАУЧНОГО
ЗНАНИЯ:
МОЖНО ЛИ ПРОЙТИ МЕЖДУ СЦИЛЛОЙ ПЛАТОНИЗМА
И ХАРИБДОЙ СОЦИОЛОГИЗМА?
Вестник НГУ. Серия: Философия и право. Том 2. Вып.1. 2004. С.3-17.
Платонизм имеет более глубинный и всепроникающий характер, чем мы привыкли думать. Если мы пользуемся представлениями о некоей внутренней логике, или гармонии, или самоочевидных правилах, или нетленных ценностях и идеалах в какой-либо культурной области (математике, музыке, поэзии, нравственности и т.д.), то тем самым предполагаем существование самих по себе идеальных сущностей, не зависимых ни от материального мира, ни от людей, ни от их мнений об этих сущностях. Собственно, в этом уже и состоит платонизм, даже если мы от него открещиваемся. Платонизм — это своего рода универсальный язык культурологии, особенно в ее гуманитарном аспекте.
Если в XIX в. главной альтернативой платонизму (и шире — всему идеализму) были материализм и психологизм, в первой половине XX в. — анализ языка, (нео)марксизм и (нео)фрейдизм, позже — социальный конструктивизм и постмодернистский деконструктивизм, в философии естествознания сильные позиции сохраняет натурализм, то с 1970-1980-х гг. в философии и социологии знания наиболее проработанной и убедительной доктриной становится социологизм (И.Гофман, Д.Блур, М.Куш, Р.Коллинз и др.). Социологизм силен тем, что вобрал в себя сильные стороны феноменологического подхода (А.Шюц), радикальной этнометодологии (Гарфинкель), социального конструктивизма, но при этом умудрился не соскользнуть с позиций добротной традиционной науки с принципами каузальности процессов, объективности знания, эмпирической обоснованности теоретических положений, проверяемости гипотез и т.д.
Суть онтологических представлений социологизма состоит в трактовке всего, что может претендовать на самостоятельное идеальное существование (будь то моральные ценности, законы логики, математические теоремы или естественнонаучные истины), как выражения некоего социального порядка, режима или института. Если в свое время материализм сводил мысль к физиологическим процессам мозга, то теперь социологизм более утонченно трактует любые идеи и истины как особые социальные реальности, возникающие при определенных условиях в некоторых сообществах. «Для материалиста (применительно к проблеме взаимоотношения сознания и тела) ментальные состояния суть физические состояния мозга. В подражание утверждению этого материалиста мы — применительно к интересующим нас вопросам — можем сказать, что для социологизма рациональные сущности, такие как мотивы, аргументы или теории, суть социальные сущности. Иначе говоря, они являются социальными институтами, частями социальных институтов или зависят от социальных институтов [Куш, 2002, с.120].
Наиболее острым столкновение между платонизмом и социологизмом оказывается в сфере культуры (в том числе, науки), поскольку именно здесь каждое из этих двух направлений претендует на полную монополию. На стороне платонизма — наши почти неискоренимые привычки мыслить о внутреннем содержании и логике культурных феноменов, а также известное «онтологическое упрямство» идеальных сущностей, показывающих свою автономию как от индивидуального сознания, так и от групповых убеждений. На стороне социологизма — авторитет и универсализм традиционной каузальной науки, естественное для научного сознания нежелание примириться с мистикой существования чего-либо вне места и времени.
Задача данной работы состоит в том, чтобы выявить ограничения онтологических предпосылок каждой стороны, предложить альтернативные предпосылки и разработать соответствующую структуру социальной онтологии, способной сохранить сильные методологические и эвристические стороны и платонизма и социологизма. Приведем вначале основную аргументацию с каждой стороны, упорядочив доводы таким образом, чтобы заострить каждый пункт спора. Начнем с социологизма, поскольку в настоящее время он выступает как атакующая сторона.
Аргумент языковой обусловленности. Идеи не могут быть поняты, переданы без языка, но любой язык социален по своей природе (Витгенштейн).
Со времен Пифагора и Платона излюбленным для платонизма примером автономии идеального является математика. Приведем соответствующий антиплатонистский пассаж из «Социологии философий» Р.Коллинза, посвященный доказательству неотделимости математических понятий и суждений от дискурса и языка. «Приверженец платонизма сказал бы, что […] вывод одного математического выражения из другого верен независимо от того, записан ли он в виде словесного рассуждения на латыни, в посткартезианской символизации, в сунской алгебре или еще каким-либо образом. Однако, платонизм — это лишь теория; в нем предполагается то, что должно быть доказано, — будто математические истины существуют в некотором особом царстве, никак не соотносящемся с человеческой деятельностью по формулированию математических утверждений. Это можно показать с помощью квазиматематического cogito: если я отрицаю, что математическое утверждение должно существовать в форме какого-то конкретного типа дискурса, то в самом высказывании я представляю утверждение в некотором дискурсе. Если я отступаю назад, утверждая, что математика должна быть трансцендентной, поскольку может быть переведена с одного языка на другой, то я основываю мое утверждение на существовании переводов — операций, соединяющих между собой несколько дискурсов: такой ход не только не позволяет избежать дискурса, но добавляет еще один его вид [Коллинз, 2002, с.1117-1118].
Аргумент универсальности причинных объяснений. Объяснение должно быть симметричным: социальные причины есть не только для ошибок, но и для достижения истины. «Вместо того, чтобы любой тип каузальности связывать с заблуждением, не будет ли более правдоподобным утверждение, что некоторые причины вызывают ложные представления, в то время как другие вызывают истинные?» [Блур, 2002, с.173]. Соответствующая сильная программа социологии знания Дэвида Блура включает следующие принципы:
«Социология знания должна быть каузальной, т.е. иметь в качестве своего предмета условия, вызывающие те или иные представления и состояния знания. Естественно, будут иметь место и другие, отличные от социальных, типы причин, которые соучаствуют в производстве представлений.
Социология знания должна быть беспристрастной в отношении истины и лжи, рационального и иррационального, достижений и провалов. Обе стороны данных дихотомий будут требовать объяснения.
Форма ее объяснений должна быть симметричной. Одни и те же типы причин будут объяснять, например, истинные и ложные представления» [там же, с. 166].
Аргумент «онтологического упрямства», или идеальной природы нормативности. Научные, особенно математические и логические, истины имеют принудительный характер, причем помимо какого-либо контролирующего сообщества. Правильно поставленная математическая задача имеет определенный ответ; любой, кто возьмется ее решать, получит именно такой ответ. Источником «принуждения» к получению этого ответа является не какое-либо сообщество, но сама задача. Поиск истины часто бывает автономен от любых социальных обстоятельств. То, что идеальное не может быть дано вне сообщества понимающих это идеальное людей, означает не порождение сообществом этого идеального, а лишь то, что люди являются способами его проявления. Идеальное как сущность представлено в социальных явлениях, но вовсе не сводится к ним.
Аргумент автономии смыслового содержания от языковых выражений. Истины науки автономны относительно языка. Верно, что никакие суждения не могут быть выражены и переданы без какого-либо языка, но при этом очевидным фактом является инвариантность смыслового содержания, имеющая высокую автономию относительно языка выражения. Суть теоремы Пифагора не меняется, будь она выражена на греческом, латыни, русском, немецком или английском языке.
Аргумент априорности истин, их независимости от внешних причин. Наиболее сильный аргумент платонизма, применявшийся против психологизма, состоит в том, что истины математики и логики априорны, не зависят от внешних фактуальных причин, в том числе, психических и социальных процессов. Сюда относится и классический силлогизм Гуссерля, приведенный им в «Логических исследованиях: «Все логические законы точны и известны a priori. Все психологические законы неточны и известны a posteriori. Следовательно, ни один логический закон не является психологическим законом».
Априорность и рациональность истин и верных решений с этой точки зрения не требует внешних социальных или психологических причин. Рациональность обусловливает сама себя. Причины правильного решения задачи рациональны, причины ошибок имеют психологический или социальный характер. «Пусть психолог скажет нам, почему мы обманываемся; однако, мы можем сказать самим себе и ему, почему мы не обманываемся» [Ryle, 1949, p.308, цит. по Блур, с.168].
Противопоставление внутренней рациональной обусловленности и внешней фактуальной зафиксировано и в такой формулировке, восходящей к антискептическим аргументам. «Если все высказывания фактуально детерминированы, и ни одно высказывание не является абсолютно истинным, тогда само данное высказывание, если оно истинно, не является абсолютно истинным, но фактуально детерминировано» [Bottomore, 1956, p.52, цит. по Блур, 2002, с.178].
Блур суммирует такого рода взгляды в следующей формуле: «ничто не заставляет людей делать что-то правильно, но, конечно же, есть нечто, что заставляет их ошибаться» [Блур, 2002, с.168].
О природе «онтологического упрямства» и нормативности. Общность предпосылок обеих позиций состоит в следующем. Источник нормативности, принудительного характера научных истин, может находиться только в одной из двух полностью независимых и абсолютно отдельных друг от друга сферах, либо в сфере идеального (платонизм), либо в сфере социального (социологизм). Автономия явлений внутри некоторой сферы (например, идеального) относительно другой сферы (например, социального) означает принципиальное различие этих явлений по природе, непреодолимый онтологический разрыв, невозможность взаимовлияния, взаимопроникновения и совместного действия закономерностей разных сфер.
Для преодоления этой скрытой предпосылки, общей для, казалось бы, диаметрально противоположных позиций платонизма и социологизма, воспользуемся дюркгеймианским представлением о социальном характере сакрального. Вполне очевидно, что истинность, правильность, достоверность имеют основные признаки сакрального (внешний принудительный характер, требование уважения, недопустимость нарушения правил). Сакральное же — продукт особого ритуального взаимодействия в сообществах. В интеллектуальной деятельности в роли таких ритуалов выступают лекции, доклады, диспуты, демонстрации данных, критика и ответ на критику [Коллинз, 2002, гл.1]. Сакральное, воспринятое индивидом в качестве собственной установки (ценности, убеждения), будучи социальным продуктом, тем не менее, обретает собственную принудительную силу и может приводить даже к поступкам, направленным против интересов и требований реального сообщества. Однако и при этом социальность не исчезает, но трансформируется в ориентацию на воображаемое идеальное сообщество («коалицию в разуме» по Коллинзу), признающее правомерность действий в соответствии с правилами сакрального (например, логическими законами).
Итак, социальная природа нормативности истин не является несовместимой с наличием особой автономной логики получения этих истин. Автономия идеального надстраивается над социальными и психическими процессами. Важно, что степень этой автономии является переменной. Она максимальна для математики и логики, весьма высока для математизированного естествознания, ниже в биологических и социальных науках, минимальна в гуманитарных областях, не использующих однозначных понятий и жестких правил вывода суждений.
О связи научных истин и
шире — смысловых содержаний — с языком.
Общая скрытая предпосылка платонизма и социологизма такова: непременная представленность некоего содержания (например, суждения) в языке означает зависимость от языка и отсутствие смысловой автономии.
С точки зрения платонизма автономия идеальных содержаний (особенно, математических) очевидна, должна быть защищена, соответственно, утверждается их трансцендентное существование, полностью независимое от каких-либо языков и дискурсов.
С точки зрения философии анализа языка и соответствующим образом ориентированного социологизма тот факт, что никакое идеальное содержание не может быть дано, рассмотрено, обсуждено вне какого-либо языка, означает сугубо языковую и, соответственно, социальную, а отнюдь не трансцендентную природу любых идей (в том числе и математических).
Ничто не мешает нам признать одновременно и необходимость представленности смысловых содержаний в каком-либо языке, и наличие их автономии относительно любого языка. Конечно же, каждый язык дает свой спектр возможностей выражения и соответствующие ограничения. Но посредством привлечения других языков, уточнения смыслов, трансформации значений такого рода ограничения либо снимаются, либо нейтрализуются.
Об априорности и причинной обусловленности истин. Общая предпосылка состоит в том, что истинность и фактуальная причинность несовместны.
С точки зрения платонизма истины принадлежат миру суждений и логики, тогда как причины принадлежат миру фактуальных процессов, например, психических или социальных. Вмешательство причин в логику постижения истин может лишь помешать этой логике, т.е. стать источником ошибок. Раскрыть фактуальные причины происхождения какого-либо суждения или принципа, значит, тем самым поставить под сомнение его истинность.
С точки зрения последовательного социологизма (например, социального конструктивизма) нет отдельной самостоятельной сферы суждений и логики, это лишь частное проявление социальных порядков, конструирование особых реальностей. Поэтому истинные и ошибочные суждения в одинаковой мере подвержены социальным причинам. Никакого принципиального эпистемологического различия между истиной и ложью нет и быть не может. Знание относительно.
Заметим, что даже самые убежденные представители социологизма вполне отличают логическую силу аргументов от силы риторического воздействия на аудиторию или читателей. Так, Мартин Куш пишет о «Логических исследованиях» Гуссерля. «Необходимо отметить, что атака Гуссерля на психологизм была шедевром риторики. В частности, он подавал себя в качестве непритязательного новообращенного в антипсихологизм, чередовал критику и похвалу, солидаризовался практически со всеми влиятельными философскими школами того времени и гениально играл на страхах и стремлениях современных ему непсихологических и нематематических философов. Другими словами, текст Гуссерля был написан для очень специфической аудитории, и его идеи были направлены на то, чтобы быть аргументами для этой аудитории, а не аргументами как таковыми (что бы ни понималось под этим последним)»[Куш, 2002, с.122].
Возьмем пример арифметической задачи, интересный тем, что в нем совмещены предельно простые операции (сложение и вычитание) и некий подвох, наводящий на неверное решение.
Задача о пропавшем долларе
Трое джентльменов остановились в номере провинциальной гостиницы на ночь. Джентльмены сбросились по 10 долларов и отдали получившуюся сумму (30 долларов) слуге. Слуга передал деньги хозяину. Однако, номер стоил 25 долларов, и хозяин, как честный человек, передал слуге сдачу 5 долларов. Слуга, как человек сообразительный, решил, что 5 на 3 не делится, взял 2 доллара себе, а оставшиеся 3 доллара вернул джентльменам, которые поделили их поровну между собой. Получилось, что каждый заплатил не 10, а 9 долларов. Три раза по 9 получается 27. Но два доллара взял слуга. 2 плюс 27 получается 29. А вначале-то было 30 долларов! Вопрос: куда делся пропавший доллар?
Если сразу ответить на этот вопрос не удается, значит, подвох удался. Позже он будет раскрыт и сейчас читателю представляется возможность самому справиться с этой несложной головоломкой.
В контексте обсуждаемой темы дело обстоит так. Элементарная арифметическая задача, конечно же, имеет единственное верное решение. Принудительность этого решения и соответствующая нормативность арифметических правил, во-первых, оказываются не очевидными, во-вторых, пока остается непроясненной онтологическая природа этой нормативности: это либо платонические принципы математики и логики, либо элемент социального консенсуса. Не более ясной пока является и картина с природой подвоха в задачке с пропавшим долларом. Ясно, что в самой языковой формулировке задачи заложено некое наведение на ошибку. Эту ошибку допускает, вернее не обнаруживает, каждый, кто хоть на миг удивляется, почему вдруг в конце получилось 29, а не 30 долларов. Данная ошибка может трактоваться как сбой психических процессов восприятия и мышления, как дисфункция языка или как пагубное вмешательство социального процесса общения (устного или посредством печатного текста).
Далее поступим так. Представим в более или менее систематическом виде усложненную четырехчастную структуру социальной онтологии. Рассмотрим ее возможности и ограничения на простом примере с задачкой о пропавшем долларе. Представим соответствующие онтологические рассуждения относительно природы научных истин и сути спора между платонизмом и социологизмом.
В первом простом варианте четырехчастная онтология включает 4 «мира» (в смысле Поппера), или сферы бытия: материальный мир (биотехносферу), психосферу, культуросферу и социосферу [Розов, 2002, гл.3]. Каждая сфера бытия характеризуется существованием в ней особого типа объектов (материальные предметы, психические явления, культурные образцы и социальные структуры, соответственно). Также в каждой сфере действуют специфические закономерности. Попытка использования онтологии для решения поставленных задач показала ее недостаточность и необходимость модификации. Поэтому ниже представим усложненный вариант, отличающийся добавлением к прежним чистым сферам смешанных, или гибридных, сфер, в которых одновременно участвуют объекты и закономерности разных чистых сфер. После определения чистых (онтологических) сфер будет описана каждая в единообразной структуре, включающей: тип сущностей и способ их восприятия, типичные изменения и взаимодействия, характерные закономерности, обоснование онтологической чистоты. После этого описывается только тройная гибридная сфера социальное-психическое-культурное, которая будет далее использована для анализа.
Чистая онтологическая сфера — аналитически выделяемая область сущностей определенного типа, изменения и взаимодействия которых происходят в соответствии с закономерностями, характерными для данного типа сущностей, тогда как влияние сущностей и закономерностей других типов либо отсутствует, либо пренебрежимо мало, либо может считаться акцидентальным (внешним несущественным «шумом»).
Материальный мир (биотехносфера)
Тип сущностей и способ их восприятия: воспринимаются непосредственно органами чувств (предметы окружающего мира), либо посредством технических приборов (физические поля, объекты микромира, отдаленные небесные тела), локализованы в пространстве и времени (существуют где-то и когда-то),
Изменения и взаимодействия: сущности данного типа подвергаются действию и разрушению со стороны других подобных сущностей (могут гнить, гореть, или подвергаться действию кислоты, физическое поле может изменять свои характеристики под воздействием другого поля и т.п.).
Характерные закономерности — те, что изучаются всем комплексом естественных и технических наук.
Обоснование онтологической чистоты: физические, химические, биологические явления могут изучаться в полном отвлечении от психических, социальных и культурных процессов, которые при любом изучении всегда присутствуют на стороне субъекта познания (исследовательского сообщества).
Социальное (социосфера)
Тип сущностей и способ их восприятия: социальные отношения как отношения между людьми, между людьми и предметами материального мира, социальные структуры, построенные из таких отношений, а также символы такого рода отношений и структур (имена, эмблемы, деньги, знаки престижа и т.п.). Социальные сущности воспринимаются либо прямо через коммуникацию (например, новичку в организации рассказывают, кто здесь кому подчиняется и кто за что отвечает), либо через наблюдение за поведением людей (работа психологов, социологов, антропологов, политологов и т.д.), анализ артефактов такого поведения (например, археологический анализ захоронений или экономический анализ статистики продаж) и интерпретацию в терминах социальных отношений и структур.
Изменения и взаимодействия: суть изменения социальных отношений и структур состоит в согласованном изменении поведения людей и взаимных ожиданий в рамках этих отношений и структур. Например, если один сотрудник А становится начальником другого сотрудника Б, то от А ожидаются руководящие указания, контролирующие действия, некая ответственность за обеспечение средств труда и материального вознаграждения, тогда как от Б ожидается выполнение указаний, знаки почтения и т.п. Заключение брака и развод, создание и закрытие фирмы также состоят из соответствующих изменений в согласованных ожиданиях и поведении участников и окружения. Социальные структуры могут взаимодействовать (например, отношения собственности сталкиваться с другими отношениями собственности, либо отношениями власти), но суть этого взаимодействия состоит всегда в изменении поведения и ожиданий людей. По характеристикам такого поведения и ожиданий можно судить о том, что одна социальная структура вытеснила, разрушила, подчинила другую структуру, либо образовала вместе с ней некую новую интегрированную структуру.
Характерные закономерности — те, изучаются социальными науками (социология, антропология, политология, экономика и др.). Пример: военный успех приводит к повышению легитимности лиц, групп и идеологий, которым приписывается причинность в достижении этого успеха.
Обоснование онтологической чистоты: существуют процессы, управляемые в основном социальными закономерностями, когда возможно отвлечение от материальных и психических процессов и закономерностей; иными словами, в аналитическом аспекте социальное является онтологически чистым. Простой пример: собираясь за границу, мы, как правило, заботимся о том, чтобы иметь непросроченный паспорт и поставить в нем нужную визу. При этом мы совершенно отвлекаемся от того, какими материально-техническими средствами защищена граница, кто именно будет проверять паспорт и что он (она) будет при этом думать и чувствовать. Верно, что каждая граница, если эффективно функционирует, имеет те или иные материальные заграждения и пропускные пункты, а также персонал обученных пограничников. Но социальная система действует как бы «поверх» и «посредством» этих реалий, от них можно отвлечься не только в социальном исследовании, но и в повседневном социальном взаимодействии.
Психическое (психосфера)
Тип сущностей и способы их восприятия: компоненты индивидуальной психики или инварианты таких компонентов в группах и сообществах, определяющие сознание и поведение людей (например, установки или интересы); воспринимаются либо интроспективно (через анализ собственных ощущений, чувств и мыслей), либо через коммуникацию (например, один индивид сообщает другим, что он переживает), либо через анализ поведения людей и его интерпретацию в терминах психических процессов.
Изменения и взаимодействия: психические компоненты подвержены изменениям прежде всего в коммуникации (вербальной и невербальной), где психики разных людей могут взаимодействовать наиболее прямым образом. Возможны также изменения психических компонентов в процессах восприятия, внешнего поведения и внутренней коммуникации (мышления).
Характерные закономерности: те, что изучаются индивидуальной и социальной психологией. Примеры: а) каждый человек проявляет особый интерес к тем объектам (людям, книгам, фильмам, идеям), которые имеют высокий престиж в референтной для этого человека группе; б) люди стремятся больше общаться с теми, кого почитают и по поводу тех предметов и областей, в которых сами наиболее компетентны и успешны; в) совместное переживание страха смерти, сопряженное с сотрудничеством по спасению, приводит к высшим степеням моральной солидарности.
Обоснование онтологической чистоты. Имеются психические явления, которые управляются психическими же закономерностями, когда при изучении их можно отвлечься как от материальных, так и от культурных и социальных влияний. В качестве примера возьмем описание психологических типов, темпераментов, акцентуаций, психологический анализ биографий представителей соответствующих типов психики. Сангвиник и меланхолик, интраверт и экстраверт, лабильный и ригидный, лидер и ведомый, истероидный и шизоидный ведут себя определенным образом в самых разных ситуациях вне зависимости от специфики окружающего материального мира, социальных структур и культурного контекста.
Культурное (культуросфера)
Изменения и взаимодействия. Культурные образцы изменяются не сами по себе в некотором отдельном платоновском мире, но в качестве следствия изменения человеческого поведения, связанного с этими образцами. Культурные образцы, с одной стороны, подвержены историческим изменениям в связи с систематическим изменением социальных ситуаций применения этих образцов, с другой стороны, обладают большей или меньшей долей «онтологического упрямства», которое можно трактовать как спектр или горизонт логических возможностей модификации образца.
Обоснование онтологической чистоты. Автономия культурного не означает, что оно мистическим образом находится вне пространства и времени, вне человеческих сообществ, подобно тому, как онтологическая чистота психического не означает, что где-либо может витать душа, освобожденная от тела и мозга. Культурное существует, функционирует только в рамках и на основе человеческих сообществ (довод против платонизма), но при этом культурное действует и изменяется в собственной внутренней логике, автономной от социальных закономерностей (довод против социологизма). Важный момент состоит в том, что сама эта автономия не абсолютна, но является переменной величиной, подобно тому, как разные типы психических явлений в неравной степени автономны относительно состояния мозга и тела.
Гибридная онтологическая сфера — это такая аналитически выделяемая область явлений, в которой участвуют явления, сущности и закономерности двух или более чистых онтологических сфер. Как правило, в таких явлениях участвуют гибридные предметы, например, материальные предметы, имеющие социальную значимость. Ключ от квартиры или машины, денежная купюра, удостоверение личности (паспорт), кредитная карточка являются простейшими показательными примерами. Ключ дает физическую возможность любому проникнуть в помещение, открыть и завести машину — здесь речь идет о свойствах материальных объектов. В то же время, владелец всегда строго контролирует, у кого имеются ключи от его квартиры и машины — здесь уже речь идет о социальных отношениях собственности, права пользования и т.д. Денежная купюра благодаря своему виду и особым физическим свойствам, которые могут быть проконтролированы специальными приборами (материальный аспект), обменивается на товар или услуги, дарится, вымогается или крадется (социальный аспект). Паспорт может сгореть, утонуть с другими вещами или потеряться (материальный аспект), это приведет к неприятностям и хлопотам по получению нового паспорта (социальный аспект). Кредитная карточка благодаря особому сочетанию обеспечивающей системы технических устройств и социальных структур совмещает в себе качества ключа (при получении денег из банкомата), купюры (при покупке товара) и личного документа (при получении денег в банке, при утере и восстановлении).
Интересующая нас сфера социальное-психическое-культурное охватывает такие явления (прежде всего, процессы), на ход которых существенно влияют и социальные структуры, и психические компоненты участников, и культурные образцы, причем сущности каждого типа управляются соответствующими закономерностями. Существенное влияние означает, что при объяснении явлений нужно учитывать состояние сущностей всех трех типов в начальных условиях и все три типа закономерностей.
Пока наше рассуждение идет вполне гладко по той причине, что социологизму предоставлены большие области социальных отношений (вкупе с психическими процессами), а платонизму, по сути дела, дана на откуп сфера культурного. Конфликт же заключался в агрессивном стремлении социологизма захватить эту сферу и вытеснить платонизм.
Теперь воспользуемся понятием гибридной сферы, сосредоточим внимание на конфликтном притязании на культуросферу со стороны платонизма и социологизма и воспользуемся примером с пропавшим долларом для прояснения сути противоречия и, по возможности, его преодоления.
Арифметика как концептуальная технология
Рассмотрим вначале психологический механизм подвоха с пропавшим долларом. Этот механизм во многом напоминает причину эффекта эстрадных фокусов: фокусник всегда эксплуатирует самые устойчивые установки восприятия зрителей, более того, специальными приемами наводит зрителей на наезженную дорогу восприятия, а затем, используя специально изготовленный реквизит и ловкость рук, резко нарушает ожидания восприятия, производит когнитивный шок (например, достает кролика из пустой шляпы или перепиливает пополам женщину, продолжающую при этом улыбаться); данный шок и является основой эстетического эффекта от фокуса.
В задачке с долларом прямым аналогом «наезженной дороги восприятия» является подсчет разными способами одной и той же суммы. Если у нас есть тысяча рублей десятками, то мы можем эти десятки считать, например, парами (50 х 2 х10 = 1000) или разложить на стопки по десять (10 х 10 х 10 = 1000), в любом случае мы справедливо ожидаем, что сумма должна сойтись. Также разными способами можно подсчитать итоговую сумму сметы, общую сумму приобретенных товаров и т.п. В общих терминах принцип выражается так: каждая величина, будучи поделена разными способами на разные компоненты, при корректном их сложении не меняется.
Суггестивное языковое наведение в задаче с пропавшим долларом как раз и состоит во внушении: здесь речь идет о разных способах подсчета одной и той же величины (30 долларов). Далее делается цепь утверждений, каждое из которых по отдельности верно, более того, до предела прозрачно и элементарно (читатель может вернуться к тексту задачи и проверить это). Когнитивный шок происходит от того, что в результате получается не ожидаемые 30, а 29 долларов. Мы спокойно относимся к тому, что не владеем тензорным анализом и основательно подзабыли (кто знал) дифференциальное и интегральное исчисление, но потеряться в трех соснах, когда речь идет о сложении чисел в пределах 30 — с этим смириться уже гораздо труднее.
Кроме задетого самолюбия имеется более общая и интересная причина «изюминки» данной задачи: наша полная и абсолютная уверенность в наличии ошибки, хоть мы и не можем ее сразу выявить. Эта уверенность не меньше (если не больше), чем уверенность в том, что улыбающуюся женщину на глазах у публики вовсе не пилят.
С точки зрения платонизма природа уверенности в непогрешимости арифметики проста: есть самостоятельный, независимый от нас мир идеальных математических объектов, к которому мы получаем доступ (видение) благодаря математическому образованию, ну а в мире идеального, конечно же, таких досадных неувязок как пропажа единицы быть не может. Опровергнуть платонизм, как известно, практически невозможно, но и мириться с «мистериальной доктриной» бесперспективно. Как сказано выше, нужно найти неплатонические способы объяснения платонических (имеющий собственную автономию и «упрямство») свойств культурных образцов (прежде всего, математических объектов).
С точки зрения социологизма уверенность в наличии ошибки объяснить можно: каждый знающий арифметику находится под влиянием социального консенсуса относительно принципов и правил арифметики. Поскольку в рассматриваемой задаче принцип эквивалентности результатов сложения при разных способах подсчета нарушен, это воспринимается как нарушение социальной нормы. Поиск и нахождение ошибки нужны именно для восстановления этой нормы, или части социального порядка.
Недостаток такого подхода заключается в непонятной силе социальной убедительности именно тех соглашений, которые касаются математики. Люди нередко нарушают заповеди, обманывают, берут взятки, даже если считают это нарушением норм. Однако, святую уверенность в арифметических правилах исповедуют все без исключения и в этой области примиряться с ошибками, как правило, не желают. Ясно, что здесь присутствует какой-то весьма значимый дополнительный фактор, наряду с социальными убеждениями, обусловливающий эту почти абсолютную уверенность.
Теперь воспользуемся нашей онтологией. Принцип эквивалентности разных способов подсчета одной и той же суммы, очевидно, является культурным образцом, поскольку передается из поколения в поколения и люди сообразуют с ним свои действия. «Наезженная дорога» арифметического мышления, которая эксплуатируется в фокусе с пропавшим долларом, — это типовой психический процесс, провоцируемый текстом задачи. Передача текста задачи (устная или письменная) — социальный процесс коммуникации, в котором четко распределены роли «загадывающего» и «отгадывающего», он же является ритуалом из рода испытаний, причем сложная загадка, которая «зацепила», обычно несколько повышает престиж загадывающего, а престиж и самооценка отгадывающего претерпевают большую или меньшую динамику в зависимости от его успеха в прохождении испытания, значимости содержания задачи и социальной ситуации данного ритуала.
Гибридность онтологической сферы заключается в том, что в процессе отгадки («поиска пропавшего доллара» в нашем случае) участвуют сущности и закономерности всех трех сфер: производятся арифметические операции, проверяется логика взаимосвязи между ними (работа с культурными образцами посредством психических операций мышления) и реализуется социальный ритуал отгадывания — прохождения интеллектуального испытания.
Попробуем более детально разобраться с природой культурных образцов (в нашем случае — арифметических операций), пользуясь необычными качествами примера — очевидным наличием ошибки в очень простых расчетах и трудностью ее обнаружения. Здесь никак не проходит традиционный для платонизма ход — считать верное решение единственно рациональным (не требующим поэтому никаких психологических и социологических объяснений), а ошибку считать вызванной именно внешними помехами — психическими и социальными причинами. Оба способа расчета, раздел 30 долларов и получение 29 долларов вместо 30, кажутся допустимыми, совершаемые при этом арифметические операции вполне рациональны, выполнение обоих расчетов в равной степени реализуется психическими процессами мышления при одной и той же социальной мотивации.
Назвать арифметику частью культуросферы, а арифметические операции — культурными образцами уже недостаточно. Культурное в этом случае предстает просто как новое название платонического идеального мира. Наша же задача — сохранить объяснительные возможности платонизма при отказе от платонистской онтологии. Для понимания природы объекта нужен некий новый гештальт. Чтобы получить его, рассмотрим по отдельности субстанциональную основу идеальных (чувственно не воспринимаемых) культурных образцов и тип процессов, которые происходят с ними.
Первый вопрос решается легко: субстанциональную основу арифметики (шире — математики, еще шире — научного мышления) составляют понятия как особые смысловые структуры, строящиеся в пространстве языковой семантики, хранящиеся, «работающие» и передающиеся через язык, но имеющие инвариантный характер и очевидную автономию относительно сменяющихся языков (см. выше раздел о преодолении предпосылок).
Процессы, осуществляемые с этими понятиями характеризуются высокой надежностью, бесконечной воспроизводимостью, дискретным делением на отдельные операции, их которых можно составлять самые разнообразные последовательности и конфигурации. Это искусственные, придуманные людьми операции и последовательности, целенаправленно применяемые для решения каких-то задач. В материальной сфере, в которой явления наиболее наглядны и изучены, где наибольшее распространение получили именно искусственные операции, такой искомый тип процессов называется технологическим. Именно технологические процессы надежны, воспроизводимы, делятся на отдельные операции, из которых можно составлять разные последовательности и конфигурации для решения практических задач преобразования фрагментов материального мира. Особенно высокую степень надежности и воспроизводимости имеют операции, обеспеченные специальными машинами.
Итак, арифметику можно понимать как особую, а именно, концептуальную технологию по целенаправленному преобразованию особых понятий (чисел, величин) с помощью варьирования специальных операций (сложения, вычитания, преобразования выражений и т.д.).
Сравнение задачи о пропавшем долларе с эстрадным фокусом оказалось не случайной, а вполне оправданной аналогией. Фокусник эксплуатирует ожидания зрителей относительно простейших бытовых предметов и операций, производит при этом иные, скрытые операции с помощью специального реквизита, приводя к шоку восприятия — яркому нарушению ожиданий. В задаче с долларом текст составлен таким образом, что наводит отгадывающего на ложную технологию (последовательность операций с числами), из-за чего операции, всегда абсолютно надежные, вдруг дают странный результат: сумма не сходится и «доллар пропадает».
Здесь же обнаруживается и кардинальное отличие материальных и концептуальных технологий. Для эстетического впечатления от фокуса с материальными предметами нужен именно шок: шляпа была пуста и вдруг в ней — кролик, и т.п. Пропажа одной из тридцати единиц может быть шоком, только если речь идет об операциях, которые мы привыкли считать абсолютно надежными. Математика и является областью абсолютно надежных операций и технологий с абстрактными понятиями.
Что не сделано до сих пор, так не раскрыт секрет пропажи доллара. Однако, для тех, кто еще задачку не решил, были сделаны важные подсказки, поэтому дадим еще читателю шанс получить удовольствие от самостоятельного раскрытия подвоха и раскроем отгадку позже.
До сих пор мы говорили о применении уже имеющихся мыслительных операций. Как же дело обстоит с исследованиями и получением нового знания, особенно в таких областях высокого консенсуса как естествознание и математика?
Какова природа «онтологического упрямства»
научных истин?
До некоторой степени можно согласиться с основными тезисами социологизма: арифметика живет только в сообществах, знающих арифметику, и является результатом социального консенсуса, неким социальным институтом или частью такого института.
Далее начинается расхождение, на которое мы выходим с помощью следующего вопроса. Является ли сама связь между арифметическими понятиями, выражениями, операциями социальной, подчиняется ли она социальным или каким-либо иным закономерностям?
Если бы это было так, арифметика была бы социальной, а вовсе не математической наукой. Выше было показано, что внутренняя связь (логика) между элементами арифметики имеет существенную автономию относительно каких-либо сообществ, социальных структур и институтов.
Какова же природа автономной внутренней логики арифметики, если сама арифметика является продуктом консенсуса в сообществах и социальным институтом? Сакральность истин в математике и экспериментальных науках имеет важную особенность. Здесь неадекватны (или недостаточны) ссылки на традицию, авторитет или священную книгу. Главным критерием остается интерсубъективная проверяемость (математическая корректность, эмпирическая обоснованность, или валидность). Значит ли это, что ученые покончили с ритуалами и вышли на уровень чистой рациональности?
Вовсе нет, просто содержание ритуалов изменилось: демонстрация доказательства новой математической теоремы, обсуждение на конференции экспериментальных результатов и теоретических выводов — вот наиболее яркие научные ритуалы. Учтем также, что именно такого рода ритуалы являются главным механизмом того самого социального консенсуса относительно нормативности в науке, необходимость которого справедливо утверждается социологизмом.
При всем этом, единичный ритуал не может помочь нам ответить на вопрос о природе «онтологического упрямства» научных истин. В понятие научной рациональности входит открытость для сомнений и критики. Это означает возможность последующих проверок, соответственно, последующих ритуалов. С точки зрения теории интеллектуальных сетей значимость результата прямо соответствует тому, проверяют и используют ли его в дальнейшем другие исследователи и, в особенности, исследователи следующих поколений [Коллинз, 2002, гл. 1]. Если в этих ритуалах проверки не выявляются ошибки, то тем самым укрепляется сакральное качество истины (корректность, обоснованность) результата, после чего происходит его институализация — попадание в задающую научные стандарты литературу (обобщающие монографии и обзоры, учебники, справочники, энциклопедии, базы данных и т.п.)
Обратимся вновь к технологической аналогии. Рассмотрим истинность не как мистическое свойство, а как высшее значение переменной, выражающей качество, или способность суждения выполнять некоторые нужные функции (подобно качеству технического устройства). Получение суждений с тем или иным уровнем истинности — самостоятельная работа, включающая операции над другими суждениями, а также понятиями, данными и проч. Данная исследовательская работа по производству суждений вполне сравнима с работой по производству технических устройств. Допустим такое устройство (будь то, утюг, видеокамера или автомобиль) изготовлено без брака, с отличным качеством. Это возможно только при том условии, что строго выполнялись все технологические стандарты. Значит ли это, что на каждом этапе работы не было фактуальных причин выполнения операций именно с данным качеством? Разумеется, такие причины были (например, социальный мотив не подвергнуться штрафу), но они включали использование в работе заданных технологических стандартов.
Теперь рассмотрим выполненное корректно эмпирическое исследование или верное решение математической задачи. Продуктом в обоих случаях являются суждения с высокими значениями по параметру истинности (аналог отличного качества изделия). Выполнение логических принципов и исследовательских стандартов полностью аналогично выполнению технологических стандартов в случае материального производства.
Мы рассуждаем здесь не в логическом или гносеологическом ключе (что привычно), но в онтологическом. В этом аспекте «верный» результат отличается тем, что сколь угодно раз способен успешно проходить разнообразные проверки. В чисто позитивистском, эмпирическом смысле, успешно проходить проверки, значит, стабильно обеспечивать у проверяющих вполне определенный класс психических процессов восприятия и мышления и определенный класс социальных процессов, приводящих к согласию с результатами и признанию их. Общим свойством данных классов психических и социальных процессов является соответствие восприятия ожиданию. Если математическая теорема доказана верно, то ожидание при проверке заключается в том, что при осуществлении определенной последовательности логически связанных между собой операций в итоге получается доказываемое утверждение. При проверке (и последующих проверках) положительный результат состоит именно в соответствии воспринимаемого опыта проведения доказательства с этим ожиданием. Сходным образом проверяется естественнонаучное открытие как теоретически осмысленный экспериментальный феномен. Положительный результат проверки состоит в соответствии восприятия получающихся значений ожидаемым значениям, которые предсказываются теорией.
Итак, верный научный результат обладает удивительным свойством порождать психические и социальные процессы соответствия восприятий ожиданиям. Далее пути рассуждения для эмпирических наук и математики расходятся.
В эмпирических науках природа данного свойства порождать соответствия естественным образом трактуется как выражение некоего соответствия между научным описанием и описываемым фрагментом реальности. Здесь дедуктивные связи между суждениями (прежде всего, между теоретической гипотезой, суждениями о начальном состоянии объекта и эмпирической гипотезой о последующих состояниях) имеют некое гносеологическое соответствие со связями между скрытыми сущностями. Положительный результат экспериментальной проверки теоретической гипотезы как соответствие восприятия ожиданию (см. выше) и указывает на наличие данного гносеологического соответствия, т.е. верность, или истинность, гипотезы.
Перенос данной модели на математику был бы полной капитуляцией перед платонизмом. Действительно, в таком случае аналогом внешней эмпирической реальности были бы живущие самостоятельной жизнью идеальные математические объекты, которые только описываются математическими суждениями. Однако, если такой самостоятельный идеальный платонический мир отвергнуть, то что же в данном случае обусловливает столь ярко выраженное «онтологическое упрямство» предметов математических рассуждений? Что здесь является началом, порождающим успешные проверки как стабильные соответствия восприятий ожиданиям?
Здесь мы сталкиваемся с любопытным парадоксом. Оказывается, к платонизму в математике ведет ни что иное как ортодоксальная материалистическая теория отражения. Ее и нужно преодолеть, прежде всего, на поле естествознания.
Значимость и онтологический статус идеальных
научных объектов
Наши умственные привычки наталкивают на простое толкование исходного порождающего гносеологического соответствия как пресловутого «отражения». Действительно, почему бы теорию объекта не сравнить с географической картой, а сам объект — с реальными ландшафтами? Тогда проверка карты на местности будет состоять в сопоставлении ожидания увидеть там-то такой-то отмеченный на карте предмет (например, гору, реку или остров) с реальным восприятием этого предмета. Карта же вполне может рассматриваться как прямое «отражение» видимого ландшафта (тем более, что современные карты создаются или уточняются с помощью аэрофотосъемки, т.е. своего рода фиксации отражения).
Пагубность теории отражения состоит именно в этой обманчивой простоте, провоцирующей считать познавательный процесс прямым и пассивным, тогда как он является опосредованным и активным. Между суждениями и изучаемым фрагментом реальности всегда стоит третье, невидимое звено — модель, составленная из идеализированных объектов (этот момент хорошо проанализирован В.С. Степиным, см. также [Розов, 2002, гл. 2]). Такая модель создается активным образом, именно к элементам модели относятся все теоретические суждения, хотя сознание исследователя может оставаться вполне наивным и натуралистичным — отождествляющим модель с реальностью.
Как же быть тогда с нашим наглядным примером «отражения» — географической картой? Разве здесь мы не прямо переходим от реальности к карте (съемка местности), а от карты — к реальности (проверка верности карты на местности)? Увы, при внимательном анализе и это «прямое отражение» оказывается лишь иллюзией. Вспомним, что любая карта становится полезной, только когда она читается. Мы просто привыкли, что синие ветвящиеся кривые означают реки, коричневые пятна — горы, а зеленые — долины и низменности. Если говорить точно, то любая карта изображает не реальную местность, а идеальную модель, в которой в увеличенном масштабе присутствуют те и только те объекты, которые на карте изображены. Именно с этой мысленной моделью, порождаемой картой и происходит сопоставление (хотя ревностные почитатели теории отражения могут продолжать утверждать, что люди ищут на местности что-то «отражаемое» — похожее на синие хвостики, коричневые или зеленые пятна).
Даже когда мы пользуемся вместо рисованной карты аэрофотоснимком (казалось бы, прямой фиксацией светового отражения), мы можем сопоставлять видимое только с моделью, в которой присутствуют лишь те крупные объекты (например, дороги, реки, элементы береговой линии моря, поля, постройки), которые попали на снимок. Чем крупнее масштаб карты, тем более явственной становится присутствие идеальной модели, а также необходимость вносить поправки в расчеты, связанные с разными способами изображения криволинейной поверхности на плоскости.
Может привести в смущение традиционный термин «идеальный» (или «идеализированный») объект. Не кроется ли здесь уступка платонизму? Онтологический анализ показывает тройную гибридную природу идеальных объектов (и построенных из них теоретических моделей). Изначально, они имеют смысловую (семантическую) природу — сочетание индивидуальных психических явлений в мышлении ученого и общего социального компонента, связанного с социальностью языка и терминологии. Если новоизобретенный идеальный объект не умирает вместе с его создателем, но используется исследователями следующих поколений, попадает в воспроизводимые теории и научные тексты, то он обретает статус культурного образца. Однако статус культурного образца существенно отличается от статуса вечного и неизменного платонического объекта. Идеальный объект науки как культурный образец может испытывать влияния с обеих сторон — от научного языка и от новых сведений о тех фрагментах реальности, для исследования которых данный идеальный объект был создан.
Теперь видим и выход из затруднения относительно математики. «Упрямые» математические объекты следует сопоставлять не с фрагментами внешнего материального мира как предметами естествознания, но с промежуточным звеном — идеальными научными объектами. Действительно, математические объекты максимально «чисты» — в них нет ничего, кроме того, что заложено в явно заданных определениях соответствующих понятий. Многие математические объекты имеют интерпретации во внешнем мире (числа, геометрические фигуры и проч.) и первоначально были созданы для его познания. Еще Декарт полностью отождествлял математическое и физическое исследование пространства, а осознание «чистоты» математики появилось лишь в XIX в. в связи с взлетом критериев строгости, появлением неевклидовых геометрий и отказом обязательной нормы искать физические интерпретации для каждого математического понятия [Коллинз, 2002, с.903-907]. С этих пор фундаментальные математические исследования ведутся с осознанным центром интереса именно в слое идеальных объектов, часто без внимания к возможности каких-либо естественнонаучных интерпретаций.
Основой надежности материальных технологий являются выявленные и воспроизводимые закономерности материального мира. Каждое техническое устройство, каждая технологическая операция используют те или иные естественные эффекты. В то же время, при научном обеспечении технологий (весьма позднее явление, обычно относимое лишь ко второй половине XIX в.) данные закономерности и эффекты осмысляются в теоретических понятиях естествознания. Внутренняя логика естественнонаучного знания автономна относительно социального и психического, поскольку имеет тесную связь как с эффектами и закономерностями материального мира, так и с технологиями (если угодно, имеет объективную фундированность). То, что сама эта связь всегда осуществляется посредством психических и социальных процессов, никак не наносит ущерб этой автономии.
Сложнее дело обстоит с математикой. Здесь создание новых математических объектов и проблем уже давно стало независимым от естествознания. По сути дела здесь исследуются только связи между явно заданными и скрытыми свойствами систем абстрактных понятий. Раскрытые сложные связи свертываются в новые понятия и свойства, после чего появляется возможность постулирования и исследования математических систем следующего уровня, и так без конца.
В чем же кардинальное отличие такого взгляда от традиционного платонистского воззрения на математику? Согласно платонизму, математический мир уже существовал и существует вне зависимости от его познания человеком, с развитием математики просто расширяется сектор того, что люди (точнее, сами математики) способны увидеть в этом мире. Вместо изначально существующего платонического мира вполне можно мыслить нечто вроде гераклитовского «самовозрастающего логоса»: каждая появившаяся система строго заданных математических понятий формирует вокруг себя область возможностей. Эти возможности касаются выделения новых абстрактных свойств, их свертывания и постулирования новых математических систем. Жесткий контроль соответствий внутри каждой системы (в форме принятых в сообществах математиков критериев строгости и корректности), с одной стороны, порождается и обеспечивается социально, но с другой стороны, является продуктом и источником той самой автономии, или «онтологического упрямства», которые в течение многих столетий вдохновляли платонизм.
Итак, настолько, насколько это оказалось возможным, задача отказа от платонизма при сохранении мощной объяснительной силы платонизма, выполнена. Социологизм не отвергнут, но показана его недостаточность и неспособность трактовать сферу научного знания только в социологических терминах.
Есть еще один долг перед читателем: было обещано, причем дважды, раскрыть секрет пропавшего доллара. Так вот, я передумал и не выдам разгадку. На это есть следующие резоны.
Первый — одновременно шутливый и метафизический: поскольку в данной работе аргументируется отсутствие какого-либо предсуществующего платонического мира, то нет причин предполагать существование где-либо на небесах начертанной заповеди о том, что автор всегда должен выполнять свои обещания перед читателем.
Второй довод носит классификационный характер. Есть читатели, которых задача о пропавшем долларе «зацепила»: одни из этой категории уже догадались о сути подвоха и таким разгадка не требуется, других негоже лишать удовольствия самим разгадать головоломку. (Среди последних, как ни странно, встречаются те, кто склонен верить в наличие некоего мистического чулана, куда пропадают доллары из такого рода задач и там накапливаются. Лишать надежды обнаружить такое хранилище было бы негуманным актом.) Для тех же читателей, кто остался полностью равнодушен к задаче, не пытался и не собирается ее решить, у меня есть пренеприятное известие. Читать такие статьи имеет смысл только при определенном профессиональном интересе, например, касающемся природы знания. Отсутствие элементарного интеллектуального любопытства должно навести на мысль: верно ли выбрана профессия.
Третий резон связан с прагматическим авторским интересом (чтобы не сказать «шкурным»): шок от скандального нарушения обязательств должен способствовать тому, что статью и автора лучше запомнят.
1. Блур Д. Сильная программа в социологии знания // Логос, 5-6, 2002, с.162-185.
2. Коллинз Р. Социология философий: глобальная теория интеллектуального изменения. Новосибирск, 2002.
3. Куш М. Социология философского знания: конкретное исследование и защита // Логос, 5-6, 2002, с.104-134.
4. Розов Н.С. Структура цивилизации и тенденции мирового развития. Новосибирск, 1992.
5. Розов Н.С. Философия и теория истории. Книга 1. Пролегоммены, М., 2002.
6.
Bottomore, T.B. Some
Reflections on the Sociology of Knowledge // British Journal of Sociology, 7,
no.1, 1956. P.52-58.
7.
Davidson, D. Actions,
Reasons, and Causes. In: D.Davidson, Essays on Actions and Events. Oxford:
Clarendon Press, 1984, pp.3-20.
8. Ryle G. The Concept of Mind. London: Hutchison, 1949.